30 марта 1814 г. около 9 часов утра русские колонны вместе с союзными армиями Австрии и Пруссии с барабанным боем, музыкой и развёрнутыми знамёнами начали входить в Париж через ворота Сен-Мартен.

Французы с ужасом ожидали мести за московский пожар 1812 г., однако русские пришли в город с миром - так повелел император Александр I.

Кстати, император Александр I въехал в Париж верхом на жеребце по кличке Эклипс, который был подарен ему Наполеоном в честь заключения Тильзитского мира.

Казаки играют с парижскими детьми в саду Тюильри. гравюра Г. Опица. Репродукция картины

И вот выдвинулись. Самые красивые и чистые идут за венценосными особами ― белые повязки на левых рукавах, зеленые ветки на киверах. Знак парижанам: дорогие бывшие враги, мы идем с миром.

«Золота» у русских было вдосталь: Александр в честь победы выплатил все долги за 1812 и 1813 годы и удвоил жалованье за 1814-й. (И все-таки некоторым не хватало: опьяненный Парижем генерал Милорадович скоро все потратил ― попросил у Александра жалованье за три года вперед и предусмотрительно его проиграл.)
...порядок в городе вряд ли удержался бы лишь на «огромном уважении» к столице врага, который в России тысячи бедствий содеял. Помогали указы гуманиста Александра: сталинские по содержанию. Даже мелкое воровство каралось жестоко. Казаков, укравших селедку, расстреливали.финальная расплата за страшную войну, в которой погибло 300 000 русских, не легла тяжким бременем на французский народ.

На чьи плечи она легла, можно догадаться.

Что́ станетъ говорить
Княгиня Марья Алексѣвна?

— Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) — je ne vous connais plus, vous n'êtes plus mon ami, vous n'êtes plus мой верный раб, comme vous dites 1. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur 2, садитесь и рассказывайте.

Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех:

«Si vous n'avez rien de mieux à faire, Monsieur le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer» 3.
— Dieu, quelle virulente sortie! 4 — отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках и звездах, с светлым выражением плоского лица.

Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды,

Странная война 1812 года

Кутузов маг или фельдмаршал

«Скажи-ка дядя ведь не даром…», эти слова, вслед за М.Ю. Лермонтовым, как заклинание повторяют русские люди, вот уже на протяжении почти двух сотен лет. А, в самом деле, не ужели нельзя было отстоять сердце России, а не отдавать его на разграбление захватчиков, тем более, что армия Наполеона была ослаблена Бородинским сражением, и вряд ли смогла взять осажденный город. В 1941 именно так и произошло, немцы споткнулись о Москву, и война покатилась в обратную сторону. Но, как считают историки и исследователи, Кутузов все-таки оказался прав, хотя то, что двигало им до сих пор остается загадкой, попробуем ее разгадать.

История – не терпит сослагательного наклонения

26 августа 1812 года в 125 километрах от Москвы возле села Бородино две примерно равные по силам армии сошлись, наконец, в жестокой схватке. Со стороны французов в ней участвовало 135 тысяч солдат и 580 орудий; с русской – 120 тысяч и 620 орудий. После Бородинского сражения русские войска продолжили отступление и 1 сентября 1812 года расположились около деревни Фили, поблизости от Москвы, где состоялся военный совет. Главнокомандующему армией фельдмаршалу М. И. Голенищеву- Кутузову предстояло решить судьбу Москвы: оборонять ее или оставить. Всё говорило в пользу обороны: и приказ императора сохранить первопрестольную, и боевой настрой армии, и страстное желание москвичей до последнего защищать любимый город. Большинство участников совета потребовало оборонять Москву, ибо по законам военной науки, Наполеону для захвата Москвы требовался как минимум двукратный перевес в силах, но после Бородино силы русских и французов были практически равны. Выслушав всех присутствующих, Кутузов встал и сказал более, чем странные для военного человека слова - "С потерею Москвы не потеряна еще Россия. Первою обязанностью ставлю себе сохранить армию, сблизиться с теми войсками, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю… Приказываю отступать!" Узнав о решении Кутузова, тяжелораненый в бородинском сражении генерал Багратион, сорвал с себя бинты и умер от потери крови. В три часа пополуночи 2 сентября русская армия, как будто за ней гнались черти, снялась с лагеря при Филях. Прошла через Москву и остановилась в 15 верстах от столицы у села Панки, оставив в городе до 22 тысяч раненых при Бородино русских солдат. А так же ценности Монетного двора – золото и серебро в слитках, мешки с медными деньгами, святыни и ценности Кремля (из одного только Успенского собора Кремля французы перед бегством из Москвы вывезли более пяти тонн серебра и около трехсот килограммов золота), арсенал с огромным количеством оружия – до 75 тыс. ружей и 150 пушек, которые пошли на усиление боеспособности армии Наполеона. Но прихватить с собой весь городской пожарный инвентарь не забыли. Фельдмаршал въехал верхом в столицу и сказал жителям, стоявшим у заставы: «Головою ручаюсь, что неприятель погибнет в Москве». Затем армия отправилась прочь от столицы. Вместе с армией город покинула половина его жителей, насчитывающая около 100 тыс. Москва запылала ещё до вступления в неё французских войск. Пожары в Замоскворечье начались когда французы еще только вступали в Дорогомиловскую слободу. 3 сентября, когда Наполеон въезжал в Кремль город уже полыхал повсюду."Ужасный спектакль - море огня, океан огня. Этот спектакль был самый великий, самый величественный и самый ужасный, который я видел за свою жизнь", - так отзывался Наполеон в последствии о пожаре Москвы. Его он считал центральным событием всей кампании 1812 года, стоившие, по его мнению, жизни 100 тыс. русским, погибшим от огня, умершим от холода и лишений. В огне погибло 75% города. В числе погибших были и почти все остававшиеся в городе русские раненые. Дальнейшее хорошо известно из истории. Великая армия почти полностью погибла в снегах России от холода и голода.

Хранимый роком

Так выглядит официальная версия событий 1812 года. Однако в этой версии слишком много неясного и абсурдного, чтобы считать её достоверной. Непонятно, почему Кутузов нарушил свой воинский долг и присягу, сдав город неприятелю, имея возможность его успешно оборонять? Что имел ввиду Кутузов на военном совете, когда говорил, что « самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю»? Обратите внимание, по словам Кутузова почему-то сам факт оставление Москвы русскими, а не разгром врага в бою, сделает гибель французской армии неизбежной. Почему он головой ручался, что враг погибнет именно в Москве? С какой стати? Французы до этого захватили почти всю Европу, и ничего – не погибли, а только усилились. Почему русская армия бежала из Москвы так поспешно, что бросила в городе огромное количество раненых? Ведь французы её не атаковали и за ней не гнались, а оставление врагу раненых и пушек в то время считалось наипозорнейшим делом. Зачем вывезли из города весь пожарный инвентарь? Оставляя при отступлении другие города, русские этого никогда не делали. Кто и зачем сжёг Москву? Французам это было не выгодно. Для русских просто опасно, ибо обозлясь, французы могли броситься вдогонку, а догнав, в поле наголову разгромить. Если не было сил обороняться в укреплённом городе, то победить в поле тем более невозможно. В официальных исторических источниках вразумительных ответов на эти вопросы нет. По некоторым вопросам есть только множество противоречивых версий, другие же обходят полным молчанием. Чтобы понять, что же на самом деле произошло в Москве в 1812 году, вспомним кое-что из биографии фельдмаршала Кутузова и российской истории. Службу он начал 14-летним подростком в чине капрала артиллерии, но уже через два года командовал ротой в Астраханском пехотном полку. За время его боевой службы турецкая пуля два раза проделала невероятный путь из левого виска Кутузова в правый, "навылет в голову позади глаз". Первый раз Кутузов неизбежно должен был погибнуть, когда ему не было и тридцати. В бою Кутузов получил тяжелое ранение в голову: «сей штаб-офицер получил пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролет в том же месте на другой стороне лица», - сказано в рапорте его начальника Долгорукова. Рана была настолько тяжелой, что врачи не надеялись на выздоровление. Но Кутузов поправился. При осаде Очакова 43-летний Кутузов вновь был смертельно ранен — пуля прошла навылет "из виска в висок позади обоих глаз". Лечивший его хирург Массот так прокомментировал его рану: "Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской". Через три месяца Кутузов вернулся в строй. Пули гладкоствольных ружей и пистолетов конца 18 века обычно имели калибр 17 - 25 миллиметров. При попадании такой пули в голову, череп, как правило, разлетался вдребезги. В голову Кутузова попали две такие пули с интервалом в двенадцать лет, а череп пострадал минимально. Это первое чудо. Вопрос: что должно произойти с умственными способностями человека, чудом выжившего после таких ранений? В самом лучшем случае, он должен остаться полуидиотом – С Кутузовым ничего подобного не произошло, напротив пик его служебной карьеры приходится на время после второго ранения в голову. Более того, Кутузов пробует себя на совершенно новом для себя поприще – дипломатическом – и добивается блестящих результатов – предотвращает несколько кровопролитных войн, зарекомендовав себя искуснейшим дипломатом и дальновидным политиком. Для этого мало иметь крепкий организм, хорошее образование, утончённые манеры, и развитый интеллект, тем более, что второе смертельное ранение в голову он получил уже в 43 года, в возрасте когда пик физического и интеллектуального развития человека обычно остаётся позади. Это второе чудо. Сама по себе вереница чудес произойти не может. Такое возможно только в том случае, если за этими чудесами стоит Высшая сила. Хирург Массот назвал эту силу судьбой. Конечно, на судьбу можно списать всё, что угодно. Автор так бы и поступил, если бы в жизни Кутузова не принимали участие вполне конкретные и осязаемые Тайные силы.

“В тот самый день 24 июня, когда Великая армия начала свой переход через Неман, Александр присутствовал на празднестве, которое русские офицеры давали в его честь в окрестностях Вильны, пригласив высшее виленское общество. Здесь он вечером узнал о переходе через Неман. 26 июня он оставил город, отправив Балашова (министр полиции, главный инициатор ссылки Сперанского -В.Х.) для фиктивных переговоров с Наполеоном, подобно тому, как несколько раньше Наполеон, желая выйграть время посылал к Александру графа Нарбонна.” (История ХIХ века, т.2, с.257)

“2 февраля 1808 г. он (Наполеон) написал царю письмо, полное увлекательного красноречия, — своеобразное магическое заклинание, обращенное к духу предприимчивости и завоеваний — считает французский профессор А. Вандаль, и далее цитирует письмо Наполеона — “Армия в 50000 человек, наполовину русская, наполовину французская, частью, может быть, даже австрийская, направившись через Константинополь в Азию, еще не дойдя до Евфрата,заставит дрожать Англию и поставит ее на колени перед континентом. Я могу начать действовать в Далмации, Ваше величество — на Дунае. Спустя месяц после нашего соглашения армия может быть на Босфоре. Этот удар отозовется в Индии, и Англия подчинится. Я согласен на всякий предварительный уговор, необходимый для достижения этой великой цели. Но взаимные интересы обоих наших государств должны быть тщательно согласованы и уравновешены. Все может быть подписано и решено до 15 марта. К 1 мая наши войска могут быть в Азии и войска Вашего величества — в Стокгольме; тогда англичане, находясь под угрозой в Индии и изгнанные из Леванта, будут подавлены тяжестью событий, которыми будут насыщена атмосфера. Ваше величество и я предпочли бы наслаждаться миром и проводить жизнь среди наших обширных империй, оживляя их и водворяя в них благоденствие посредством развития искусств и благодетельного управления, но враги всего света не позволяют нам этого. Мы должны увеличивать наши владения вопреки нашей воле. Мудрость и политическое сознание велят делать то, что предписывает судьба — идти туда, куда влечет нас неудержимый ход событий... (Поэт! Есенин прямо. Из “Письма к Женщине”: “...В разгоряченном бурей быте, с того и мучаюсь, что не пойму, куда влечет нас рок событий!” -В.Х) В этих кратких строках я вполне раскрываю перед Вашим величеством мою душу. Тильзитский договор должен регулировать судьбы мира”. (История ХIХ века, т.1, с. 158-159)

“Не только после Березины, но и после Лейпцига не было ни одной попытки к возмущению. В течение зимы 1813/1814 года, когда в стране совершенно не было войска и ее охраняло лишь небольшое число новобранцев и инвалидов, налоги поступали так же аккуратно, как в центре Франции, число уклонившихся от воинской повинности не было значительнее, чем в других департаментах” (т. 2, с.17).

“Читая письмо от 2 февраля Александр просиял: восторг изобразился в его чертах. Коленкур (посол Наполеона в России -В.Х.) и Румянцев (граф Николай Петрович, сын того самого... фельдмаршала, перед которым трепетал и заискивал Павел I... -В.Х.) тот час приступили... Это были переговоры, не имеющие прецедента в истории. Среди дружеской беседы посол и министр перекраивают карту мира; они оспаривают и уступают один другому столько городов, областей и государств, сколько никогда не приходилось распределять ни одному торжественно заседающему конгрессу. “Вам, — говорил Коленкур, — Молдавия, Валахия и Болгария; нам — Босния, Албания и Греция, а для Австрии мы выкроим промежуточное владение”. Трудности начались, когда дошла очередь до центральных частей Турции... Коленкур не оспаривал Константинополя, но желал уравновесить эту крупную уступку приобретением для Франции Дарданелл; Александр и Румянцев отвечали, что получить Константинополь без Дарданелл — все равно, что приобрести дом, не имея ключа к нему. За Дарданеллы с Босфором... они предлагали Наполеону целую империю: Египет, Сирию и малоазиатские порты. Соглашение так и не удалось достигнуть; было составлено два проекта дележа.. Александр написал Наполеону письмо с выражением пылких чувств и признательности, но обусловил свидание предварительным принятием русского проекта...” (т.1, с.158-159)

“27 сентября (1808) оба самодержца встретились (один действительный, но слабый, другой мнимый, с папенькой удавленным 7,5 лет назад, но сильный -В.Х.), не доезжая города (Эрфурта — на полпути от Петербурга и Парижа. -В.Х.), и затем торжественно вступили в него под гул орудий и звон колоколов... Днем императоры катались верхом, присутствовали на маневрах, делали смотры; они называли друг друга братьями, подчеркивая это, и обменялись шпагами. Вечером они снова встречались в театре... Короли баварский, саксонский, вюртембергский и королева вестфальская прибыли в Эрфурт изъявить свою преданность императору; маленький город был полон немецких князьков, именитых гостей и любопытных. И в эту, расшитую золотом международную толпу проскользнуло несколько членов немецких тайных обществ — людей, доведенных до отчаяния унижением своей родины. Один юный студент поклялся заколоть Наполеона, но в решительную минуту у него не хватило мужества.” (т.1, с.165-166)

“Князья и сановники соперничали друг с другом в низком раболепстве. “Я не видел, — сказал Талейран (так похожий, внешне, на Е.Т. Гайдара) — чтобы хоть одна рука с достоинством погладила гриву льва”. Пример лести подавал сам Александр ; известно, как он подчеркнул стих Вольтера: “Дружба великого человека — благодеяние богов ”. (т. 1, с.166).

“К  концу 1800 г. отношения России и Франции были детально выяснены. Павел оставлял за Францией оккупированные ею Испанию и Португалию... Наполеон намеревался совершить морскую диверсию к берегам Великобритании, а Россия должна была отправиться в поход в Индию. Нечего было и говорить, что предложения русского правительства более чем соответствовали планам Наполеона.”

Дополняют рассказ Пашкова в сборнике “Герои 1812 года” М. Астапенко и В. Левченко — биографы атамана Платова, (с.74-75):

“— Здравствуй, Матвей Иванович. Очень рад тебя видеть, — сказал государь, подводя Платова к карте, где изображался путь от Оренбурга до Индии — Видишь эту дорогу, знакома она тебе?

— Да, знакома, — растерянно ответил Платов, не зная ее совершенно.

— Пойдешь с казаками по этой дороге в Индию, Матвей Иванович?

— Пойду, ваше величество...

...19 января 1801 г. Платов уже мчался на почтовых в Черкасск. Туда еще до его приезда пришел высочайший указ: “Собрать все Донское Войско на сборные места: чтобы все наличные обер-офицеры и нижние чины непременно в 6 дней выступили о двух конях и полуторамесячным провиантом”

....До Оренбурга шли весело, с песнями. Но дальше открылись неизведанные заволжские степи. Начались бедствия: казаки голодали, заболевали. Лошади и верблюды падали ежедневно. Дорогу на Хиву и Бухару искали наугад. На карте, которую прислал Павел I, дорога от Оренбурга до Бухары и Хивы и далее на Индию была обозначена тонкой линией, а что скрывалось за ней — никто не знал.

За три недели казаки по тяжелой дороге прошли 700 верст. (33,5 км в сутки -В.Х.). Многие умирали от болезней и холода. Падеж лошадей усилился. В войске поднялся ропот, были даже случаи открытого неповиновения не только среди рядовых казаков, но и среди офицерства. Все стали просить Матвея Ивановича вернуться на Дон.

Наконец 23 марта, когда передовые отряды войска достигли верховьев Иргиза, гонец из Петербурга догнал их и объявил о смерти Павла I и восшествии... Александра I, который повелел донцам вернуться на родину”

Па́мятник Ми́нину и Пожа́рскому — скульптурный монумент, посвящённый предводителям Второго народного ополчения 1612 года, а также окончанию Смутного времени и изгнанию польских интервентов из России. Является первым крупным скульптурным памятником в Москве. Выполнен по проекту архитектора Ивана Мартоса в 1818 году[2][3][4].

Работа над малой моделью памятника началась в конце 1811 года. Скульптор не прекращал заниматься им даже во время Отечественной войны 1812-го. При работе над фигурами Минина и Пожарского Мартосу позировали его сыновья[24]. В 1815 году была закончена большая модель, создавать её помогал скульптор Иван Тимофеевич Тимофеев. Он поднимал тяжести, передвигал подмостки, перетаскивал глину и другие рабочие материалы, смачивал большую глиняную скульптурную группу для поддержания влажности ежедневно в течение двух лет[3][24]. На обозрение выставили обе модели, заслужившие всеобщее одобрение, с которых впоследствии сняли формы[23]. Для отливки монумента Мартос заключил договор с известным в то время литейным мастером Академии художеств Василием Екимовым[20][25][26].

В то время выпускалось множество газетных заметок и журнальных статей о памятнике, это было связано с высоким интересом к его созданию, появившемуся после освобождения Москвы от наполеоновских войск. Так, журнал «Вестник Европы» издал статью, посвящённую отливке монумента и её благополучному завершению. Также там было подчёркнуто, что Василий Екимов одним из первых стал отливать фигуры полностью, а не частями. Сначала восковые фигуры 45 раз обмазывались жидкой смесью из толченого кирпича и пива, постоянно просушиваясь опахалами из перьев, а затем внутренность фигур заполнялась составом из алебастра и толчёного кирпича — калидра[25][26]. В течение месяца 16 заранее установленных печей вытапливали воск, одновременно 1100 пудов меди с 10 пудами олова и 60 пудами цинка плавились в нескольких печах на протяжении 10 часов. Наконец 5 августа 1816 года произошла отливка, занявшая всего 9 минут[27]. Впервые в России сложная композиция, состоящая из двух фигур, была отлита за один раз, кроме меча, шлема и щита[28][29].

Гранитные блоки для постамента были изготовлены петербургским камнетёсом Самсоном Сухановым. Их производство шло в Выборгской губернии недалеко от деревни Киркопеле. Также в разработке пьедестала участвовал зять Ивана Мартоса — Авраам Мельников. Он делал рисунки и шаблоны и тщательно наблюдал за отделкой постамента[30][31]. В феврале 1817 года утвердили надпись на пьедестале «ГРАЖДАНИНУ МИНИНУ И КНЯЗЮ ПОЖАРСКОМУ БЛАГОДАРНАЯ РОССiЯ. ЛIЪТО 1817». Но так как открытие памятника состоялось только в 1818-м, конец фразы изменили на «ЛIЪТА 1818»[32].

Если верить СМИ, эта уникальная инженерная конструкция изначально представляла собой памятник Колумбу, которую автор хотел продать Испании, США и странам Латинской Америки к 500-летию открытия Американского континента. Однако никто не принял предложение скульптора.

Судя по словам экспертов в области морской истории, при создании памятника было допущено несколько неточностей. Ростры - трофеи с вражеских кораблей - установлены неправильно. На памятнике ростры увенчаны Андреевским флагом, поэтому получается, что царь Петр воевал против собственного флота. По правилам, Андреевский флаг вывешивается на корме. Интересно, что это правило выполнено только на корабле, на котором стоит Петр.

Было опровергнуто и официальное название памятника - "В ознаменование 300-летия российского флота". Монумент не мог иметь такое название в первую очередь, потому что 300-летие российского флота праздновалось за год до открытия памятника. Кроме того, в 1995 году моряки за подписью врио Главнокомандующего ВМФ адмирала Селиванова просили установить в честь праздника в Москве памятник работы народного художника академика Льва Кербеля.
РИА Новости http://ria.ru/culture/20120905/743519374.html

Работы Ивана Мартоса в большей своей части выполнены в классическом стиле и поэтому можно видеть, что лицом Минин напоминает Зевса и оба героя имеют античные одеяния. Но, если присмотреться, то можно заметить, что на щите изображен Спас. Рубаха Кузьмы отделана узором, характерным для русской одежды, а стрижка выполнена скобой, как у русского мужика, то есть, автор хотел подчеркнуть важную роль русского народа в победе над оккупантами. http://www.msk-guide.ru/page_19872.htm

К сожалению, представить внешний вид вышеупомянутых славянских щитов не представляется возможным, так как ни изобразительных, ни археологических подтверждений письменным источникам нет. Очевидно, славянские щиты этого времени изготавливались целиком из органических материалов (досок, прутьев) и за отсутствием металлических частей не сохранились до наших дней.
http://slavyanskaya-kultura.ru/slavic/h … chity.html

На другой стороне постамента барельеф посвящен победе Пожарского над врагами. Барельеф также разделен на две части — на одной изображены русские войны, спокойные и мужественные, во главе с Пожарским, конь которого топчет врага, на другой — группа поляков бежит, с ужасом оглядываясь на победителей.

Однако этот барельеф менее удался Мартосу, чем лицевой, в нем недостает напряженности и выразительности, которые так характерны для творчества Мартоса. Важно отметить, что барельеф с приношениями нижегородцев помещен именно на лицевой стороне, а барельеф, посвященный Пожарскому, — на задней. Этим Мартос подчеркнул не только значение Минина, но и роль в освобождении Москвы.

Фриги́йский колпа́к (также фракийский) — высокий головной убор древних фригийцев; мягкий закруглённый колпак обычно красного цвета со свисающим вперёд верхом; часто снабжался двумя клапанами на ушах; встречается на многих древних статуях (особенно Париса). Послужил образцом для шапочки якобинцев во время Великой французской революции; с тех пор — символ свободы[1].

Буци́на, букци́на (лат. buccina/bucina, от bucca 0 «щека», по-гречески — βυκάνη) — медный духовой инструмент в древнеримской армии.

Важно отметить, что барельеф с приношениями нижегородцев помещен именно на лицевой стороне, а барельеф, посвященный Пожарскому, — на задней. Этим Мартос подчеркнул не только значение Минина, но и роль в освобождении Москвы.